– «Думается»?

– Мистер Саммерс тоже это допускает. Я предлагаю завести трал на носовой швартовный шпиль, но старший офицер по ряду причин не согласился на такую крайнюю меру.

– А что вы, мистер Бене?

– Я считаю, для начала следует применить лебедку.

Капитан Андерсон умолк и пожевал губами, в остальном же оставался неподвижен, за исключением правой – или правобортной – ноги, которую он то сгибал, то разгибал, сам того не замечая. В конце-то концов, наши с мистером Бене правобортные ноги… Нет, ведь мистер Бене стоял лицом в другую сторону, значит, его нога была с левого борта? Это зависит от того… ну и так далее. Я чертовски устал от всякого моряцкого вздора! Находясь на корабле, мы все постоянно сгибаем и разгибаем соответствующую ногу – всякий раз, когда не сидим и не лежим. Делается это неосознанно, и приобретение такой привычки не несет в себе никакого облегчения нашим страданиям.

Капитан Андерсон кивнул:

– Очень хорошо, мистер Бене, но только…

– Помалу, сэр?

Капитан улыбнулся! Улыбнулся!!! Он погрозил молодому человеку пальцем:

– Угомонитесь, мистер Бене! Не спешите! Именно так – помалу.

– Есть, сэр!

Нет, каково?

Произошла одна из тех несвоевременных пауз на судне, когда матросы, кажется, ничего не делают, а только держат веревки. Трал, как выяснилось, пришлось заводить заново. Мистер Саммерс, видимо, решил воспользоваться шпигатом, что у среза полубака, а также кнехтами – о Господи! Доказательством того служила мешанина из тросов и блоков, походившая на детскую игру в «веревочку» Наконец с криком «еще – взяли!» матросы ухватились за концы, которые им полагалось тянуть. Эффекта это не возымело, и им велено было «выбирать», потом «взяться повеселей!», потом «а ну, пошли!», что наконец-то произвело результат. Раздался звук, напоминающий – я едва не сказал «выстрел»… Но почему, собственно, не звук лопнувшего троса? Ведь это именно он и был. Все повалились на палубу. «Веревочку» распутывали долго. Я ушел в пассажирский салон, подкрепил себя холодной говядиной и вернулся. Веревки разобрали, матросы заняли свои места. Туго натянутые концы трала лежали неподвижно.

Прибежал мистер Бене.

– Считаю, что следует воспользоваться швартовным шпилем, сэр.

Капитан Андерсон принялся вышагивать взад-вперед, сцепив руки за спиной. Лейтенант Бене ждал. Прошла еще одна большая волна.

На этот раз сомнений не оставалось: там, где широкими шагами расхаживал капитан, палуба слегка двинулась, но двинулась не так, как на баке и шкафуте!

Капитан вернулся.

– Мистер Саммерс согласен?

– По его мнению, приказ должны отдать вы, сэр.

– Надежный офицер. Протащить снасть вперед можно?

– Я… мы решили, что она вошла в кораллы и застряла – теперь ее ни вперед, ни назад не протянуть.

– Что говорит мистер Гиббс?

Мистер Бене улыбнулся:

– Он говорит: «Может – коралл, а может – и не коралл».

– Прекрасно. Передайте старшему офицеру мое пожелание, чтобы он любезно почтил меня своим присутствием.

Мне показалось, что при упоминании «старшего офицера» капитан Андерсон и мистер Бене обменялись понимающими взглядами. Но я, будучи к этому времени довольно сведущ в этикете морской службы, осознал, что это стало бы вопиющим нарушением служебной дисциплины! Конечно же, мне почудилось! Капитан мрачно опустил голову, а Бене обычным манером понесся на бак. Саммерс пришел достаточно быстро, но шагом. Бесстрастное лицо его ничего не выражало. Они с капитаном удалились на корму. Я ничего не слыхал из их разговора, лишь отдельные слова доносились до меня, как гонимые ветром листья. На носу с живостью, к которой я уже начал в нем привыкать, Бене собрал несколько человек из разных групп.

– Ответственность…

Это донеслось с кормы. Сказано было в повышенном тоне, словно Саммерс это говорил и прежде, а теперь произнес с особым нажимом.

Откуда им знать, что отрывая или отламывая кораллы, они не вырвут вместе с ними и кусок днища? И снова ветер донес до меня это же слово, но теперь уже сказанное капитаном:

– Ответственность!

Мистер Саммерс возвратился. Он прошел мимо, не сказав ни слова. Лицо у него было каменное, жесты взволнованные и рассерженные. Как все мы переменились! Чарльз, прежде такой сдержанный, теперь сердится чаще, чем бывает спокоен; Андерсон, всегда такой надменный, ловит каждое слово Бене; а что же я?

Судя по моим записям, об Эдмунде Тальботе можно только пожалеть.

От основного троса отходили разнообразные веревки – главный канат тянулся уже не вниз, к швартовному шпилю, а к швартовному барабану, что на баке. В гнезда шпиля матросы вставляли вымбовки. И тут, стоя на холодном ветру, я вдруг понял: от этих манипуляций, совершающихся на наклонной палубе, которую омывают соленые волны и осыпает дождь, от маневров, выполняемых матросами с их косичками и вихрами, с их серьгами в ушах, зависит и моя жизнь. Возможно, это действо и положит конец замечательной карьере, на которую подвиг меня крестный!

Недолго думая, я оставил свой пост на шканцах и пошел на шкафут, намереваясь взглянуть за борт, и, если удастся, посмотреть на трал – туда, где он исчезает под водой. Не знаю, что толкнуло меня на такой поступок – вероятно, чувство опасности, побуждающее «сделать хоть что-то». Побуждение подобного рода для меня необычно. Сплетни, слухи, кошмары взбудоражили корабль подобно тому, как смычок заставляет петь струны. Пассажиры, во всяком случае, те из них, кто был в состоянии оставить койки, собрались, или, можно сказать, столпились у выхода на шкафут. Боулс, укутанный в шинель, близоруко всматривался вперед: весь сощурился, на непокрытой голове развеваются темные кудри. Среди прочих явился и наш маринист, мистер Брокльбанк – впервые с тех пор как начало штормить, он покинул койку на столь долгий срок. Но какая перемена! Огромная его утроба, которая начиналась от груди и спускалась до самых колен, теперь превратилась в небольшую выпуклость, вроде полочки, расположенной между пупком и верхней частью бедра. Живописец – и его выпуклость – были закутаны в дорожную шаль, или плед, или полость, знававшую лучшие времена. Шляпу его придерживало что-то длинное, охватывающее макушку и затянутое на подбородке. По всей видимости, это был дамский чулок! Миссис Брокльбанк, прежняя владелица чулка, с побледневшим лицом жалась с подветренной стороны супруга; она откинула полость и укрылась у него под мышкой. Никто не разговаривал. Все глаза устремились на большой шпиль.

Тут, словно не в силах выносить галдеж в носовой части судна, встревоженные шумом и суетой в непосредственной близости к их убогому пристанищу, на палубу сплошным потоком хлынули переселенцы. Послышались недовольные окрики офицеров. С бака спустился Саммерс и заговорил с переселенцами, указывая на тросы. Позади меня, вниз по трапу, ведущему с мостика, протопали твердые шаги: капитан Андерсон величественно проследовал через залитую водой палубу. Капитан переговорил с Саммерсом и обратился к переселенцам. Подобно пчелам, возвращающимся в улей, они устремились в кубрик, и дальнейшее происходило без них. Капитан Андерсон аккуратно обошел кучу тросов и взобрался на бак. Он устроился перед шпилем – у левого борта, там, где застрял трос. Я пробрался к поручням левого борта, ухватился за них и глянул вниз.

Колли много писал о красках. Мне не следовало забывать, что в мире существуют разные цвета! Серого как не бывало. Небо стало лазурное, а море – совсем синее, и по нему, увенчанные белыми барашками, неслись водяные холмы и горы. Они покрывали море до самого горизонта. С неба, украшенного тут и там белыми облаками, сияло солнце. Борт корабля раскраской напоминал осу, как и положено боевому кораблю: желтые и черные блестящие полосы.

Несомненно, первая попытка очистки днища имела результат – до тех пор, пока дело не застопорилось. Сомнений в том не было: за бортом на несколько ярдов раскинулся огромный ковер из водорослей. Корабль покачивало, и вдоль ватерлинии поднималась нижняя, более темная часть водорослей; своим краем этот жуткий ковер держался за днище, но его было легко отрезать или оторвать, если увеличить скорость или завести трал дальше. Ковер этот представлял, по моему мнению, самое что ни на есть скверное зрелище. От его кромки то и дело отделялись скопления каких-то трубчатых, кожистых и пузырчатых существ; вода неспешно относила их прочь вместе с разными мелкими крабами и моллюсками. Видно было, что корабль стоит в воде почти неподвижно, хотя качается, взбрыкивает, гуляет и гнется во все стороны. Впрочем, трал сделал свое дело и еще пригодится. Наросты с днища убраны.